не было вовсе. Все славили вождя, но я громче всех. Лишь мой папа почему-то молчал, чем меня страшно удивил и обидел. Ну это его дело. А я был так счастлив, так счастлив, что и не выразить словами. И запомнил эти счастливые минуты на всю жизнь. Такие вот дела.

А ведь я не просто так попал на демонстрацию. Рано утром папа заставил меня выпить натощак два сырых яйца. Не хотел я их пить, противны они мне были. Я ненавидел вареный лук и сырые яйца. Поначалу я заплакал, отказываясь от этой гадости. Но когда отец сказал, что в таком случае не пойду на демонстрацию. Что было делать? Если я не пойду на демонстрацию, то и не увижу товарища Сталина. Я сдался. И выпил, содрогаясь от гадости такой. Вот, дорогой Иосиф Виссарионович, какой подвиг я ради тебя совершил. Такие вот дела.

Через несколько дней мы вернулись с мамой и годовалой сестренкой Таней домой, в Воронеж. А папа через месяц вернулся, когда закончил свои работы в ЦАГИ. Это организация такая, где в огромной трубе продуваются разные детали самолетов и прочих ракет. Папа часто ездил в эти ЦАГИ. Наверное, так было нужно его Воронежскому авиационному заводу.

И вот когда я возвратился домой, то стал рассказывать всем ребятам из нашего дома и ребятам из заводских землянок про Москву. Что в магазинах там полно всяких вкусностей, которые я ел. И что покупай кто хочет, без талонов и продуктовых карточек. И никто мне не верил. Потому что в воронежских магазинах шаром покати, а то редкое, что ютилось на полках, продавалось только по продуктовым карточкам. И никто не представлял себе, что в Москве не так. Хотя слухи и ходили, но всерьез их никто не воспринимал. Эх, где эта Москва! Никто там не был. А я был. И когда я рассказывал, что был на Первомайской демонстрации и видел Иосифа Виссарионовича, а он помахал мне рукой и улыбнулся, ребята, выслушав, долго смеялись. И обозвали меня вруном. Я разозлился и сказал Мишке, соседу по лестничной площадке: «Пойдем и спросим у моей мамы, правду ли я говорю или вру». И Мишка пошел со мной и спросил мою маму про мои россказни. И мама сказала, что все правда. И про Москву, и про дорогого товарища Сталина.

И Мишка слушал, разинув рот и вытаращив глаза. И рассказал ребятам все, что узнал. И ему поверили. Потому что Мишке было восемь лет и он сломал ногу, выпрыгнув с балкона второго этажа на спор. А еще он умел ловить ворон, из которых его мама варила суп. Короче, Мишка был в авторитете. И я стал в авторитете, потому что взаправду был в Москве, и товарищ Сталин махал мне рукой с Мавзолея дедушки Ленина. Такие вот дела.

Такие дела

Хотите верьте, хотите нет, а далекое детство мое прошло под знаменем Сталина и Ленина. Как и многих моих друзей. Времена были такие. Из радио каждодневно гремели звуки Гимна Советского Союза. А там слова такие: «Нас вырастил Сталин на верность народу». А Ленин нас вдохновил. И в кино все время показывали великих Ленина и Сталина. Короче, это были наши боги.

И вот, знаете, я видел живого Сталина на Первомайской демонстрации. И Владимира Ильича видел. Правда, в гробу. Но Ильич скорей всего притворялся, что помер. А на самом деле был живее всех живых, как пелось потом в какой-то песне. И я завидовал ему, что вот приходят к нему люди со всего света и плачут, будто жалуясь вождю на свои невзгоды. Я бы охотно лег вместо него, а он встал и пошел к народу и к ученику своему, Иосифу Виссарионовичу. Но это только мечты. Никто мне не предложил поменяться местами с покойником. А я бы с радостью. Такие вот дела.

Я, между прочим, и подарок Сталину посылал. Дело было так. Мы с мамой посетили Музей Революции, где помещались подарки вождю от людей со всего света. Много, много там было всего интересного и красивого. Картины, скульптуры, ковры с изображением Сталина. Особенно понравилось мне рисовое зерно, на котором какой-то китаец вырезал текст Гимна Интернационала. Я смотрел в микроскоп на это зерно и восхищался. И запала мне мысль сделать любимому вождю свой подарок. Такие вот дела.

Когда мы вернулись домой, достал я карандаш и акварельные краски. И стал рисовать. В подарок Сталину. И нарисовал его таким, каким видел на Мавзолее. Улыбающимся мне сквозь усы и махавшего рукой. Нарисовал и раскрасил. Мама заглянула через мое плечо и удивленно сказала: «Вот это да! Почти живой». Я любовался рисунком и представлял, как обрадую Иосифа Виссарионовича своим подарком. И признался маме, что хочу послать этот портрет в подарок Сталину по почте. Мама подумала и сказала: «Интересная идея. Хотя, почему бы и нет». Такие вот дела.

А вечером с работы приехал папа. И я кинулся к нему, чтобы скорей показать портрет вождя. Он долго рассматривал, поворачивал рисунок и так, и этак. А потом говорит: «Удивил ты меня. Не ожидал, что ты, дошколенок этакий, рисуешь весьма неплохо». И когда узнал, что это подарок Сталину, не удивился, лишь брови и глаза к потолку возвел. А потом взял с меня страшную клятву, что я никому-никому не расскажу, что рисовал Сталина и послал ему подарок. И еще, что не буду впредь никогда рисовать ни Сталина, ни Ленина. Пришлось поклясться самой страшной клятвой, что не буду. Такие вот дела.

Взамен этих клятв папа обещал, что когда поедет на работу в Москву, опустит конверт с моим рисунком в почтовый ящик у самой кремлевской стены. Он взял рисунок, сложил вдвое, а потом вчетверо и вложил в конверт. А на конверте написал: «Москва, Кремль. Товарищу Сталину от Валерика». Послюнявил край конверта языком и заклеил. И положил во внутренний карман пиджака. Счастливый, я заснул. И снилось мне всякое: и Кремль, и Сталин, и даже сам дедушка Ленин. Ленин был живой и веселый. Вожди разговаривали со мной, много шутили, а Ленин все время совал мне в рот то ли пряник, то ли кусочек любительской колбасы.

Почти полтора года я с нетерпением ждал от вождя письма, но не дождался. Потому что Сталин взял и умер. Так и не успел он послать мне письмецо. А может, и успел, но оно где-то по